Олег Хазин - Пажи, кадеты, юнкера [Исторический очерк]

Во время съемок мы пользовались довольно большой свободой. После утренней молитвы и переклички мы собирались в столовой для раннего завтрака. Со дня выступления в лагерь казна отпускала нам только чай, кофе, какао, сахар и по одному горячему блюду к обеду и завтраку. Поэтому нам представлялась возможность официально дополнять наш скудный казенный рацион собственными средствами. Каждый класс разбивался по собственному выбору на артели человек по 10–12 в каждой. Из этого числа каждая артель выбирала своего заведующего, обязанности которого заключались в снабжении нас всевозможными кулинарными деликатесами. Каждая артель старалась превзойти другую в тонкостях своих гастрономических вкусов, и потому при месячных расчетах наш пай намного превышал заранее установленную плату в 15–20 руб. в месяц. Для удобства в этих случаях мы забывали наши неограниченные аппетиты и капризные требования, и ни чем не стесняясь, обвиняли заведывающего артелью в его хозяйственных неспособностях. Последнему ничего другого не оставалось делать, как покрыть из собственного кармана недоимку или, во всяком случае, часть ее. Это было необходимой лептой за «честь» быть нашим артельщиком. Ввиду этого своеобразного положения, последние выбирались только из имущих и из таких, которые не очень сопротивлялись остальным членам артели.

Заведующим нашей артелью был Дмитрий Ахлестышев, по прозвищу «Хлестаков». В течение трех лагерных сезонов он исполнял эту обязанность, и мы не могли пожаловаться на наш выбор.

После завтрака мы отправлялись на свои участки, как и, когда хотели. На ближние участки шли пешком, а на более дальние ехали, или на извозчиках или на подводах. Если была скверная погода, мы по желанию могли оставаться в бараке. Все что от нас требовалось — это выполнение съемки в назначенный срок, а как мы подразделяли время для нашей работы мало интересовало наше начальство.

Скорее для проформы и весьма редко нас посещали на участках курсовые офицеры и наш профессор топографии подполковник Орлов, по прозвищу «Алеха». Для проверки наших знаний постоянным и неизменным последнего был: «Укажите ваше сегодняшнее место нуля (техническое выражение)». Если начальство не находило нас на наших участках, это оставалось без последствий.

Наш с Ахматовичем участок лежал верстах в 2–3‑х к востоку от Дудергофа, который в мае месяце еще пустовал. Сезон дачников и «жуков» (дам легкого поведения) начинался только в июне, по пребыванию полков гвардии в лагерь.

Во время съемок мы нанимали на окраине Дудергофа небольшую дачу, где мы могли и отдохнуть и поесть и при желании и выпить. Начальство, конечно, знало о нашей даче, но смотрело на это сквозь пальцы, только бы не было бы скандалов и пьянства. На даче, как и на участках, маркитанты снабжали нас всем необходимым и питьевыми и съедобными припасами. Нашими частыми гостями там были юнкера других училищ, главным образом Николаевского кавалерийского, с которыми мы особенно дружили.

Часов в 5–6 вечера мы возвращались домой и, сдав наши планшеты одному из специально назначенных для этого «дядек» (забыл его имя), мы опять собирались в столовую к обеду (или, вернее, к ужину). Затем опять перекличка, вечерняя молитва и наш рабочий день окончен. И так в продолжение трех недель.

С выступлением в лагерь для съемок мы пажи младшего специального класса получили, согласно традиции, от нашего старшего класса, так называемое «корнетское» положение и из «зверей» превратились в полноправных друзей нашего старшего класса, с которым мы были должны расстаться через месяц. Этот месяц равноправия в наших отношениях еще более сдружал нас с нашими старшими друзьями, с которыми мы в продолжение многих лет, все же до известной степени, были отделены традиционным цуканием. Тот, который не прошел сам школы цукания, вряд ли сможет понять весь комплекс взаимоотношений существовавший между старшими (корнетскими) и младшими (звериными) классами пажей.

Основанное на принципе сохранения старых традиций и на братской дружбе, связывающей пажей в единую семью, цукание было прекрасной школой воспитания, приучавшей нас к строгой дисциплине, порядку, беспрекословному послушанию и лояльности к старшим. Оно развивало в нас чувство сдержанности и самообладания. Оно заставляло нас помнить, что честь носить пажескую форму и с малых лет быть близкими служаками императорской семьи, налагало на нас строго установленные права (в корнетских классах) и обязанности (в звериных классах). Эти права и обязанности, касающиеся только наших внутренних семейных взаимоотношений, достались нам по наследству от старших поколений, которые в течение более ста лет создавали и строили этот непоколебимый «esprit de corps», который был одной из главных выдающихся черт, присущих только Пажескому Е. И. В. корпусу. Здесь следует отметить, что цукание в том виде, в каком оно проявлялось среди пажей, никогда и ни в чем не затрагивало ни самолюбия, ни личного достоинства «зверя». Если и случались единичные случаи такого вида цукания, или цукания с оттенком хамства, то цукалыцик своим же классом быстро приводился к разуму.

Мы любили наш старший класс. Мы знали, что сегодня они корнеты, но знали также, что и мы будем таковыми, и будем обучать наш младший класс тому, чему сами научились от них.

Многое говорилось и писалось «есрго» и «contre» цукания и я не берусь философствовать на эту, увы, отжившую тему. Как в общих классах, так и специальных «звери» были ограничены во всех своих действиях, передвижениях и даже в способе их мышления возможными традиционными правилами, перечень которых потребовал бы объемистую книгу.

(Для иллюстрации приведу несколько примеров. Каждое помещение имело ряд невидимых непосвященному глазу «корнетских черт», через которые «звери» не смели переступать. Время для вставания, утреннего и вечернего туалета, завтрака и обеда, ужина, прогулки и пр. и пр. были вычислены для «зверей» с минутной пунктуальностью. Складывание одежды и белья и постановка сапог на ночь подвергалась особой рационализации. Отдание чести, маршировка и, вообще строй, и строевой вид младшего класса являлся постоянным пунктом для строгого надзора со стороны старших и источником многих наказаний. Знание наизусть имен, номеров и мест стоянок полков армейской кавалерии являлось одним из многочисленных побочных требований для младшего класса. В общих классах наказания сводились, главным образом, постановкой в «башню». Вначале было трудно. Со временем все как–то приспособились и постановка в «башню» не производила на них никакого физического впечатления, являясь лишь неприятным и скучным препровождением свободного времени. Для того чтобы не быть пойманным начальством врасплох, существовала система «махальных», которые издалека установленными знаками предупреждали о приближении опасности. В лагере в Красном Селе для той же цели имелась скрытая сеть электрических звонков.